Рожденные в Днепропетровске. Творчество. Евгений Журавлев.

«Шалом, хаверим!» предлагает вашему вниманию творчество евреев-выходцев из Днепропетровска, которые в эмиграции взялись за перо.

Евгений Журавлев. Он не считает себя мастером, до того, как газета «Шалом, хаверим!» разместила его стихи, никогда не публиковался и даже не собирался этого делать. Но мы уверены, что его произведения найдут отклик в ваших душах, а, может быть, подтолкнут к творчеству.

Вступление редактора:

С Женей я училась в музыкальном училище. Наш маленький курс (всего 6 человек будущих музыковедов) считался “сильным”, как говорили преподаватели. Евгений стоял особняком: он был единственным мужчиной в женском коллективе и, следует признать, это тяжкое бремя нес достойно. Наверное, благодаря превосходному воспитанию, деликатности и чувству юмора.
Жизнь разбросала нас по разным странам, мы не виделись больше 20 лет… Не мудрствуя, я попросила Женю самому описать себя и свою жизнь.
Получился рассказ, в котором автор отразился, как в зеркале.

Биогрфия (или история одного репатрианта)

Когда меня ещё не было в живых (уж очень нравится эта фраза Жванецкого), мои будущие родители решили пожениться. А через три года, в далёком 1966, в роддоме № 1, что по улице Ленина, на свет появилось что-то странное, 1.600 кг. весом, нагло претендующее на жизнь (говорят, в то время такие выживали редко). Но мне очень уж хотелось, и я выжил всем злопыхателям назло. Эта привычка сохранилась и поныне.
Думаю, можно опустить традиционные детские прививки, следующие за ними по пятам детские болезни, против которых делались прививки, ясли, первую любовь, старшие группы детского сада и, наконец, школу.
Мальчиком я рос тихим и спокойным, школа номер 19 не повредилась ни внешне, ни рассудком. В младших классах появились первые хобби: взрывание асфальта во дворе. Мне страшно повезло: наш одноэтажный домик грустил по улице Московской 17, окружённый Речной Флотилией, какой-то фильмотекой, забором родного детсада и гаражами. Можно было творить всё, что душе угодно! Когда нам с единомышленниками наскучили взрывы, начались запуски самодельных ракет, прыгание на велосипедах с трамплинов – на высоту и дальность. Как при этом все остались не только живы, но и целы – для меня загадка до сих пор.
Тогда на семейном совете решили меня чем-нибудь занять: сдать в музыкальную школу. Я страшно обиделся, поклялся никогда не простить и т.д., не подозревая, что  решение предков во многом определит мою дальнейшую жизнь.
Вместо того, чтобы гулять, веселиться и радоваться жизни, приходилось часами брынчать на  «ящике» (пианино), потом следовали сольфеджио, музыкальная литература…
Говорят, человек ко всему привыкает, вот и я втянулся. Через пару лет мне даже понравилось (может, это неосознанная разновидность мазохизма?)
Вобщем, после 8 классов я продолжил музыкальную карьеру, поступив в музыкальное училище, на сей раз, без сопротивления, даже с радостью. Вопрос о том, на какой факультет идти – фортепианный или теоретический – решили с помощью жребия в пользу последнего. Там я и познакомился с уважаемой Викторией Евгеньевной Липиной (тогда ещё Будницкой).
Нам достались прекрасные преподаватели, которые стремились дать нам больше, чем было положено по программе. Например, если речь шла о Чайковском, то наряду с рутинным материалом, предлагался глубокий анализ культурных, социально – экономических и политических особенностей той эпохи, и творчество композитора не выглядело вырванным из контекста  времени. При таком подходе в наших головах постепенно формировались ассоциативные, причинно-следственные связи, восприятие явлений цельными, а не в виде нагромождения оторванных друг от друга фактов. Это, в свою очередь, формировало вкус в самом широком смысле (то есть, способность отличать искусство от мусора). Я низко кланяюсь тем людям, которые положили начало моему мировоззрению, в частности, творческому.
Мы были сильной группой. Все 6 человек получили дипломы с отличием.
Затем моим воспитанием занялась Советская Армия – с 10.1985 по 10.1987 годы. Но  в 19-20 лет кардинально изменить личность невозможно. Да  и надобности не было: мы просто существовали в разных мирах. Наша часть была не боевая, зато очень засекреченная, относилась к войскам ПВО. Там был роскошный солдатский клуб, явно  рассчитанный на офицеров (последних было гораздо больше, чем 4 роты солдат). Мне фантастически повезло: через 4 месяца службы я оказался в армии на штатной должности кинорадиомеханика. В клубе работала библиотека. На полках стояли детективы, зато в хранилище… Много лет туда, кроме уборщицы, никто не заходил. Я получил свободный доступ к книгам, пару раз побеседовав с библиотекаршей – женой одного из полковников, дамой преклонных лет (как мне тогда казалось). Господи, чего там только не было! От древнеяпонской поэзии танка до современных отечественных прозаиков. Практически вся зарубежная и русская классика. И почти всё это великолепие – с не расклеенными страницами!!!
За всю дальнейшую жизнь мне не довелось прочитать и десятой доли прочтенного в армии. Огромное ей за это спасибо!
В эти годы разразился Чернобыль и разлетался Маттиас Руст, который сел на Красной площади. Вслед за ним село (но в других местах) всё руководство ПВО.
Незадолго до демобилизации мама забросала меня письмами, что, мол, музыка для мужчины не работа, а скорее хобби. Так почему бы мне не поступить в Медицинский?  Как известно, вода камень точит, а уж еврейская мама, ежели захочет…
Я сдался. Времени было море, прислали какие-то учебники и за 4 месяца я освоил несколько ранее не известных мне наук (химию, например).
В 1988 г я был торжественно зачислен на первый курс Мединститута, который благополучно закончил в 1994.
К тому времени я был женат, разведён, вновь женат, в мае 1994 родился сын.
Проживали с женой и сыном на проспекте Кирова, а когда на улицах начались перестрелки бандитов, решили: надо ехать. Убедить родителей особого труда не составило, и вот под Новый 1995 год я оказался на Земле Обетованной.  С тех пор в Днепропетровске побывать не довелось…
В Израиле 13 лет пролетели очень быстро, как ни парадоксально. Освоил специальность чернорабочего на разных заводах. Однажды, когда жили в кибуце, а я работал на местном заводике, мне на голову упал баллон с жидким фреоном, примерно 800 кг. Как остался жив, не знаю. Первые признаки возвращения сознания стали проявляться в кибуцной поликлинике: перепуганные до смерти бледные медсёстры, бледное, но как всегда владеющее собой лицо жены и её ставшая классической фраза: «Если он умрёт, я сожгу ваш завод. Если он останется идиотом, я сожгу весь ваш кибуц». Прожив с ней 15 лет, смело могу заверить, что это была не пустая угроза…
Потом было очень много всего: экзамены на право работать врачом в этой стране, трудоустройство (работаю в отделении ортопедической хирургии в больнице на самом севере страны), две войны (я ведь ещё и офицер медицинской службы), рождение дочери в 2002 году. Каждодневная жизненная рутина, как, пожалуй, и везде. Более двух лет назад снова развёлся…
Кажется, Владимир Леви сказал, что любовь измеряется степенью прощения, привязанность – болью расставания.
По мировоззрению я пессимист, то есть хорошо информированный оптимист. Шучу, конечно. Думаю, природный романтизм парадоксально сочетается во мне с совершенно необходимым и приобретённым здесь, в Израиле, прагматизмом….
Всё – таки, последний явно проигрывает, чего и вам желаю…

*  *  *
Ларисе Вайнер

Не печалься, мой друг, не печалься,
Если сердце моё вдруг застынет,
Просто выпало сердцу на долю
Слишком много обид и потерь…

Не печалься, мой друг, не печалься,
Взмою вверх златокрылою птицей,
И пожалуйста, не сомневайся,
Посмотри лишь наверх – и поверь…

И не плачь, дорогая, не стоит
Убивать эту веру слезами,
Ты ведь знаешь, теперь обитаю
Среди ветров – и нежных, и злых…

И когда мои крылья шальные
Над тобой в вышине пролетают,
Я надеюсь, что ты вспоминаешь
О минутах счастливых моих…

Улыбаясь…

С о н е т  No 4

Когда зари янтарная блесна
Сверкнёт вдоль синей глади небосклона,
Когда Любви безумная весна
Взрывает почки дремлющего клёна,

Надеждой наполняются сердца,
Которая утеряна навеки,
И свет боготворимого лица
Вдруг вспыхивает, лишь смежаешь веки.

Но ничего не вечно под луной,
Проходит первой страсти вдохновенье,
И клёна лист осеннею порой
Несёт вдоль улиц ветра дуновенье…

Но счастья моего не охладить,
Навек уснув, всё ж буду я любить!

Dr. Evgeny Zhuravlyov
Kfar Vradim
ISRAEL